Литература эпохи Эдо

Литература, посвященная чувствам и имевшая большой успех у публики, описывала с большей или меньшей смелостью сентиментальную и суетливую жизнь горожан, гейш, куртизанок. «Сентиментальные книги» (ниндзобон) XIX века, «легкомысленные книги» (сарэбон) XVIII века рассказывали в совершенно особой тональности и, конечно, под суровым оком цензора о романтических приключениях полусвета, занятого развлечениями. В ниндзобон, например в книгах Тамэнага Сунсюй (1789—1842), большое значение имели сентиментальные сюжеты, сочинения в жанре сарэбон ставили целью совершенно явно достичь комического эффекта: свидетельством этого является известная бурлескная история визита Будды, Лао-цзы и Конфуция г дом терпимости («Святые в борделе» Хидзири-но Юкаку, Осака, 1757). После запрещения сарэбон, которые были сочтены слишком непристойными, появились «комические книги» (коккэй-бон) — забавные приключения персонажей из простых горожан, столь же смешных, сколь малоприятных, ведущих суетную жизнь.

Дзиппэнся Икку (1765—1831) описал безрассудные приключения двух веселых пройдох — «На своих двоих по Токайдоскому тракту» (Токайдо тю хидзакуригэ). Сикэтэй Самба (1776— 1822), сочинивший истории вражды между пожарниками разных кварталов Эдо, навлек на себя серьезные неприятности: его поколотили его же собственные персонажи, которые поневоле оказались героями книги. Эти люди мало ценили шутку; правда и то, что в качестве компенсации этот маленький скандал обеспечил автору известность, которая с тех пор его не покидала, впрочем, и его талант получил признание.

Итоги развития этой легкой литературы, в которой всегда присутствовали критические намеки (которые раздражали власти), были компенсированы другими, более ортодоксальными «книгами для чтения» (ёмисо или ёмихон). Благоразумные издатели стали выбрасывать их на рынок в конце XVII столетия, заботясь о том, чтобы опубликовать хоть что-то, что не было бы немедленно запрещено. Речь шла об адаптации или модификации отдельных эпизодов и многочисленных подражаниях выдающимся китайским романам. Огромное количество их японских переводов было опубликовано во второй половине XVIII века. Среди романов, пришедших с континента, без сомнения, наибольшую известность получил и сохранял ее в Японии очень долго (и приобрел больше всего вариаций на эту тему) знаменитый роман «Речные заводи» (Хоуэй ху чуанъ). Это была увлекательная история о великодушных бандитах — поборниках справедливости, тема, очень распространенная в китайской литературе. Его переиздания одно за другим вдохновляли на большое количество японских переделок. Под ними иногда скрывались сомнительные истории, которые, несомненно, были бы запрещены цензурой, если бы в них отсутствовал наряд мандарина и хотя бы намек на развлекательность. Последнее достигалось тем, что время действия переносилось в далекое прошлое. Наиболее плодовитым (его кисть явно не уставала), если не самым читаемым сегодня из этих писателей, был Кёкутэй Бакин (1767—1848). Его нескончаемый творческий поток вдохновил Акутагава Рюноскэ на необычную и во многом автобиографическую новеллу. 

Такой же дух царит и в произведении Уэда Акинари (1734— 1809). Глубокое владение как китайской, так и японской культурой позволило ему избегнуть клише в портретах женщин легкого поведения, нарисованных с юмором. Известностью он обязан своему шедевру— «Сказкам дождя и луны» (Угэцу моногатари). Призраки прошлого и сожаление о нем, бег времени, субъективный взгляд на происходящее, меланхолия, вызванная обманутой любовью и невыразимостью чувств, придают этим новеллам, — навеянным старинными сказаниями, сюжетами театра Но и китайскими фантастическими сказками, — их скромное обаяние, волнующую и изысканную странность и вызывают обеспокоенность неизвестным в любом человеке, который разуверяется в привычных формах цивилизации.

Новый тип художественной литературы достигает своей вершины. Подъем обозначился в начале XVIII века иллюстрированными выпусками, содержащими сказки для детей. Тогда и появились книги, имеющие красную обложку (акабон), а затем черную (аобон) и бледно-зеленую (куробон). Но когда в 1775 году вышла первая книга в желтой обложке (кибиоси), то речь уже шла не о детской литературе. Сатирический роман как сложившийся жанр родился. Рассказ Коикава Харумати, самурая, известного также как художник Сюнтё, был опубликован под названием «Мечтания о процветании учителя Кинкина» (Кинкин сэнсэй эйгаюмэ), версии (переделанной с японскими особенностями) китайской сказки эпохи Тан (Чэнь чанго ки), — появившейся позже в переложении для китайской оперы, известной в эпоху Мин (Хан-тянь монг). Человек едет в столицу, где надеется достигнуть богатства и почестей. Он прибывает вечером к первой станции длинной дороги, которая, как он думает, приведет его к удаче. Усталый, он засыпает и видит во сне все разочарования и обманы, которые его ожидают. Проснувшись, под впечатлением, произведенным на него сновидениями, которые потревожили его отдых, он отказывается от своих планов и возвращается обратно в спокойную провинцию. Коикава, сам принадлежащий к сословию самураев, рисует юмористическую картину, беспощадную в описании развращенных торговцев и продажных бюрократов. Администрация сёгуната оценила критику не слишком высоко. Это не помешало автору в 1789 году поиздеваться над реформами Мацудайра Саданобу (1758—1829). Политическая сатира, таким образом, предвосхитила появление обширной литературы в эпоху Реконструкции Мэйдзи, с которой появился и поток различных теорий государства, известных на Западе. Действительно, все сочинения, относящиеся к эпохе Эдо, идет ли речь о фантастических сказках, исторических романах или развлекательных рассказах, очень часто имеют двойной смысл и скрывают под защитной маской социальную критику, иногда жестокую. Роман в эпоху Эдо обязан своим успехом творчеству Ихара Сайкаку (1642-1693). Редкий писатель оказывается до такой степени определяющей фигурой при создании литературного жанра. Избалованный сын богатых торговцев из Осаки, он принадлежал к классу городских коммерсантов, вокруг которых и должны были кристаллизоваться, хорошо это или плохо, искусство и литература. Творческая зрелость Сайкаку, первоначально блестящего поэта хайку школы Данрин, совпала с моментом наибольших успехов Японии в ходе индустриализации, который называют эрой Гэнроку (1688—1703); этой типичной культуре суждено было продолжаться вплоть до 1793 года. 

Творчество Сайкаку представляет собой по преимуществу счастливое сочетание таланта и времени. Очень мало известно о жизни романиста, за исключением того, что его жена и дочь умерли рано и что сам Сайкаку после этого отправился странствовать по дорогам с узелком нищенствующего монаха. Вскоре он создал новый литературный жанр, так что Бакин впоследствии отметил, не без зависти: «Сайкаку принадлежал к семейству Ихара, давным-давно обосновавшемуся в квартале Ёийя-мати в Осаке. Хотя этот человек и не овладел ни единым китайским иероглифом, он оказался в состоянии написать множество томов занимательной литературы, касающейся нравов своего времени, и на протяжении длительного периода его сомнительная известность была велика». В могущественной Осаке, в которой писатель провел большую часть своей жизни, где развивался его вкус к литературе, для которой он разыскивал свои сюжеты в галантном мире куртизанок, формировалось ощущение «бренного мира» (укио). Само понятие было позаимствовано в буддийском словаре и напоминало о суетности и хрупкости существования. Именно Сайкаку выразил его в максимальной степени в своих «модных рассказах» (укио-дзоси).

В знаменитых сочинениях Сайкаку — «История любовных похождений одинокого мужчины» (Косёку итидай отоко), «История любовных похождений одинокой женщины» (Косёку итидай онна), «История любовных похождений пяти женщин» (Косёку гонин онна) — развивалась тема любви и последствий страсти в обществе, которое не ценит сильные чувства. Эти повествования завершаются драматически; делалось ли это в надежде, впрочем напрасной, обезоружить суровых цензоров (для которых он написал без вдохновения искусственную «Жизнь воинов») или же на подобной развязке просто отразилась тяжесть наказаний? Последние, без сомнения, меньше шокировали в ту эпоху, чем теперь, поскольку представляется, что правосудие XVII столетия в Японии, как в Европе, было скорым и нередко жестоким. Что касается его сочинения «Вечные кладовые Японии» (Ниппон эйтайгура), то превосходное знание торговых кругов, к которым он сам принадлежал, придает им значение бесценного документа.