Женщина и любовь

 

Дружба, взаимное уважение, нежность были призваны заменить минутную вспышку любви, озарившую начало отношений, если таковая, конечно, имела место. Цель свадьбы в Японии того времени — не удов­летворение собственных эгоистических желаний, но создание семейного очага, рождение детей и установ­ление союза, который призван был сплотить две семьи или две социальные группы; любовь же оставалась де­лом второстепенным. Случалось, что любовь все-таки возникала между супругами позже, но в действитель­ности этому чувству уделялось мало внимания.

Конеч­но, молодые люди питали идеалистические мечты, ок­рашенные в романтические тона, тайно (и чаще всего платонически) влюблялись, но им и в голову не прихо­дило строить отношения с любимым человеком вне брака. Очень редко влюбленные становились мужем и женой, потому что на их пути встречалось множество препятствий в виде семейных требований и «прили­чий». Часто даже случалось так, что пара, которой не позволяли соединиться, совершала совместное самоубийство (дзунси) или же с собой кончал один из отча­явшихся влюбленных, что становилось предметом об­суждения и подкрепляло романтическое воображение молодых женщин. 

Желание физической близости, присущее всем живым людям, можно было легко удов­летворить на стороне. Вплоть до появления западных умонастроений и христианской морали к проститу­ции ни в коей степени не относились как к чему-то по­зорному, скорее как к необходимости, проистекаю­щей, с одной стороны, из естественных потребностей человеческой природы, а с другой — из жестокости жизни. На жрицу любви смотрели как на женщину, за­нимавшуюся одной из множества профессий, и не бо­лее того. Ее уважали так же, как и остальных, и иногда, если позволяли способности и статус, она занимала почетное место в обществе.

Большинство проституток происходили из бедных деревенских семей, которые вынуждены были продать дочь в публичный дом, чтобы расплатиться с долгами. Случалось и так, что девушка из почтенной, но ограни­ченной в финансах семьи занималась проституцией, чтобы собрать старшему брату деньги на учебу. Люди не видели в этом ничего преступного и даже восхища­лись такой жертвой.

В зависимости от степени способностей и красоты девушка, проданная в публичный дом, становилась ли­бо дзёро, простой проституткой, живущей в особом квартале (юри), либо гейшей. Но и среди дзёро сущест­вовали различные категории, и агэ-дзёро, или профес­сиональные проститутки, отличались отмисэ-дзёро, то есть тех, кто занимался проституцией, не будучи заре­гистрирован как представительница этой профессии. Мисэ-дзёро также делились на четыре категории в за­висимости от своего образа жизни. Только настоящие знатоки своего дела принимались в юри. С наступлени­ем вечера они надевали роскошные наряды, наносили изысканный макияж и собирались маленькими груп­пами в помещениях, отделенных от улицы решеткой, чтобы прохожие могли за ними наблюдать, а родные — навещать их. 

Согласно отчету, в Японии к концу эпохи Мэйдзи насчитывалось около пятидесяти тысяч официально зарегистрированных дзёро и более восьмиде­сяти тысяч не занесенных в списки (в основном мисэ-дзёро низшего класса), и это не считая гейш, численностью около тридцати тысяч, составлявших совершенно особую категорию. Помимо проституток и гейш в Японии все чаще стали появляться те, кого са­ми японцы с презрением называли «иностранные конкубины», и чей образ выведен под именем мадам Хризантемы (Кикусан) писателем Пьером Лоти, не сумевшим понять Японию. Эти мэкакэ не были проститутками в нашем понимании, скорее кем-то вроде «жен на время», которых местные власти реко­мендовали почетным иностранцам на время их пребы­вания в стране, покупая девушек у их семей. Иногда са­ми иностранцы выбирали спутницу и преподносили ее семье щедрые дары.

Эти мэкакэ были у соотечест­венников на плохом счету, и к ним относились скорее как к иностранкам, чем как к японкам. Одной из самых знаменитых среди мэкакэ («маленьких жен») стала Окити (1841 — 1891), которую губернатор насильно разлучил с мужем Цурумацу и сделал «супругой» аме­риканского консула Т. Харриса в течение всего време­ни пребывания этого дипломата в Японии. Окити была выбрана за исключительную красоту и типично япон­ские качества. В глазах японцев мужчине, пусть даже иностранцу, не полагалось жить одному необходима была женщина, чтобы смотреть за домом. Но после то­го как консул покинул Японию, жизнь Окити сильно усложнилась: она не могла вернуться к мужу, так как тот боялся «потерять лицо». Она попыталась стать гейшей, но, презираемая всеми из-за того, что была тёдзин, «иностранкой», в конце концов утопилась.

 

Жизнь проституток, не привязанных к какому-либо определенному публичному дому и вынужденных стать мисэ-дзёро, могла иногда служить сюжетом дра­мы. В Японии часто вспоминают Такагаси Одэн (1851 — 1879), сироту, не знавшую своих родителей и вышедшую замуж за некоего Наминосукэ в 1872 году. Супруги покинули город Кёдзукэ (префектура Гумма), чтобы отправиться в Токио на консультацию с врачом (муж страдал проказой). Но медицина оказалась бес­сильна и спустя несколько месяцев Наминосукэ умер. Такагаси Одэн пришлось заняться проституцией и сделаться мисэ-дзёро просто для того, чтобы выжить. Как-то, при достаточно темных обстоятельствах, она убила одного из своих клиентов, чтобы получить крупную сумму денег. Спустя три дня после убийства ее задержали и приговорили к гильотинированию в 1879 году. Эта история имела огромный обществен­ный резонанс, и защитники прав женщин воспользо­вались ею, чтобы развернуть кампанию против про­ституции. Их поддержали христианские женские организации, вдохновляемые американскими пури­танскими лигами.

Но эта история наделала столько шуму, во-первых, из-за того, что случай был из ряда вон выходящий, во-вторых, из-за того, что в тот момент умы людей на­ходились в состоянии кипения. И движение против проституции осуждало прежде всего мисэ-дзёро, кон­троль над которыми властям удавался не слишком хо­рошо. Образ жизни агэ-дзёро, или «регулярных» про­ституток, не вызывал такого возмущения. В отличие от европейских жриц любви японские дзёро ничем — ни речью, ни поведением не отличались от «порядочных» женщин, и люди к ним относились благосклонно. Пре­зирали лишь тех из них, кто отдавался иностранцам. Что касается гейш, то они были скорее актрисами (это, собственно, и означает слово «гейша»), с юности обучались искусству пения, танца, музыки, разбира­лись в литературе, поэзии и, разумеется, в науке оболь­щения, часто были прекрасно образованы и составля­ли совершенно особый класс. Их общество было желанным: «Говорили, что каждый уважающий себя студент начала эпохи Мэйдзи должен был иметь две цели в жизни: стать государственным министром и иметь подругу-гейшу». Пример показывали крупные государственные деятели, ведавшие общественными делами. Жены Ито, Ямагаты, Окумы и по меньшей мере трех членов гэнро до замужества были гейшами.

Круп­ные предприниматели вроде Окуры, Сибусавы, Масуды также в качестве любовниц имели гейш, которые были гораздо более известны, чем их законные жены (впро­чем, последние не видели в сложившейся ситуации ни­какого неудобства). Владельцы чайных домов (а ими часто являлись сами гейши) могли через гейш, находя­щихся под их покровительством, оказывать заметное влияние на мир политики и деловые круги. Одну из хо­зяек такого заведения даже называли «неофициальным секретарем главы кабинета министров», настолько сильным было ее влияние на этого крупного государ­ственного деятеля. 

Действительно, все влиятельные чи­новники имели гейш в качестве любовниц, что нимало никого не смущало. Некоторые гейши, женщины очень высокой культуры, и не думали скрывать свое влияние на членов правительства и даже писали произведения об «изнанке» политической жизни, как поступила, на­пример, знаменитая Окоисан, любовница принца Кацуры Таро. Другая гейша, Момо-кити (принадлежавшая к тому же чайному дому, Тэруоги, который находился в квартале Симбаси в Токио), став любовницей принца Ивакуры, открыла трехэтажный ресторан в европей­ском стиле в квартале Юракутё. В книге «Рюко Синей», написанной Нарусимой Рюхоку (1857—1884), ученый, последователь конфуцианства, бывший опекуном сегу­на Токугавы Иэмоти, жалуется на то, что гейши совре­менности уже не те, какими были раньше, во время правления Токугавы: 

 

«В старые времена гейша из квартала (юри) Янаги-баси непременно обладала хотя бы одним из трех ка­честв: красотой лица, утонченными манерами и умом. Конечно, мало кто мог похвастаться одновременным наличием всех трех, да и сейчас такие жемчужины по­падаются редко. По красоте головы и плеч они превос­ходят всех обычных женщин в городе. В наши дни в квартале Янагибаси с трудом можно отыскать одну-двух гейш, обладающих одним из этих качеств. Если ка­кая-нибудь кажется вам хорошенькой, то своей при­влекательности она обязана умелому использованию пудры и роскошному кимоно. Раньше истинные гейши презирали подобные ухищрения, считая их привиле­гией обыкновенных куртизанок. Они гордились своим сугао (ненакрашенное лицо) и кимоно скромных рас­цветок. Но современные гейши только и знают, как перенимать моду и манеры у женщин из Ёсивары (самый большой и современный юри в Токио), которые выря­жаются в яркие вульгарные одежды и пренебрегают ду­хом прошлого».

Между чайными домами и кварталами, где они на­ходились, существовала жесткая конкуренция. В Токио такими вечными соперниками были Ёсивара и Янаги­баси, а вскоре к ним присоединился бывший пригород Акасака из-за того, что с ним соседствовали богатые районы Адзабу и Гиндза. Города гордились своими «кварталами развлечения», названия которых были у всех на устах. Гейши—хозяйки ресторанов и крупных чайных домов, которых в этом случае именовали ка-рюкай, поддерживали тесные отношения с деловыми и политическими кругами, и их влияние на протяжении всей эпохи Мэйдзи было очень заметным.

Ни один официальный банкет или деловое собрание не обхо­дились без присутствия знаменитых гейш. И хотя пра­вительство неоднократно предупреждало об опаснос­тях, связанных с проституцией и с вытекающей из не­го коррупцией, этот обычай продолжал жить, и в Токио, так же как и в провинции, по-прежнему пригла­шали гейш на все деловые встречи. В газетах часто пи­сали о модных гейшах и даже периодически выпускали каталоги, где перечисляли их имена, описывали их ка­чества, указывали адрес чайных домов или карюкай, а также уточняли имеющиеся достоинства, будь то уме­ние читать стихотворения или играть на сямисэне, этой трехструнной гитаре, фактически ставшей сим­волом их занятия.

 Художники и граверы, вдохновлен­ные Утамаро, изображали бидзин (красивых женщин) Ёсивары или других кварталов в целомудренно-скром­ных тонах, как и полагалось японке, играющих на ся­мисэне или на тамбурине, читающих любовное пись­мо, наносящих последний штрих на свой туалет, курящих короткую трубку (кисэру) или пьющих чай. Гейша была предметом любви, и часто мужчина, не ис­пытывающий этого чувства к законной жене, искал его с гейшей. Она далеко не являлась рядовой проститут­кой, она скорее соответствовала тому, что во Франции в 30-е годы называли «дамой полусвета»…

Лафкадио Херн, шотландский писатель, приняв­ший японское гражданство и имя семьи своей японской жены, Коидзуми Ягумо, и сумевший проник­нуть в тайны души этого народа, писал в своей повести, озаглавленной «Кимико», о гейше и о ее жизни в одном из юри:

«Ночью улица представляет собой одно из самых странных зрелищ в мире: она узкая, словно коридор, в фасадах домов светятся бесчисленные квадраты тща­тельно занавешенных окон. В каждом из этих окон на­ходится маленькая скользящая створка, затянутая бу­магой, похожей на стекло. Все это напоминает каюты пассажиров первого класса. Дома довольно высоки, но в темноте, особенно если не светит луна, можно разли­чить только первый этаж Сверху все обнимает мрак. Свет исходит только от ламп, спрятанных за бумажны­ми щитами, и от светильников, подвешенных над каж­дой дверью. Улица тянется между двумя рядами бумаж­ных фонариков, сливающихся вдалеке в сплошную не­подвижную желтую линию. Некоторые из светильни­ков имеют яйцеобразную форму, другие — цилиндри­ческую или форму многогранников. На всех нанесены названия домов и имена гейш, живущих в них. Улица пустынна и спокойна, подобно выставке интерьера в выходной. Почти все ее обитательницы на банкете или еще на каком-либо празднике: они живут ночью. Над­пись на первом светильнике гласит: "Киноя-ути О-ка-та", то есть "Дом Киноя, где живет О-ката". Надпись на лампе справа возвещает, что название дома — Нисиму­ра, а имя девушки — Мёцуру ("великолепный журавль"). Слева — дом Кадзита, где живут Когана (Бутон) и Хина-ко ("та, чье лицо напоминает кукольное"). Прямо — дом Нагаэ и его обитательницы Кимика и Кимико…»

В квартале Асакусы новый Ёсивара был окружен рвом и деревянным барьером. Сюда приходили гулять всей семьей по вечерам, чтобы полюбоваться на дзёро, которые спокойно сидели за оградными решетками, не обращая ни малейшего внимания на прохожих. Иногда привратник окликал их, приглашая войти.

Между тем правительство официально запретило проституцию, стремясь «сохранить лицо» перед ино­странными державами, но этот запрет на деле так и не был применен. Кимура Ки рассказывает в одном из своих произведений, что запрет на занятие проститу­цией был спровоцирован китайским кули, сбежавшим с перуанского судна, остановившегося в Иокогаме. Этот кули был одним из китайских рабов, которых вез­ли продавать в Америку. 

Японское правительство, вы­слушав его жалобу, задержало судно и освободило всех рабов, чем вызвало официальный протест перуанских властей и Великобритании под предлогом того, что Япония, разрешая продажу и покупку людей, не может требовать обратного от другой страны. Думая, что ино­странцы намекают на проституток, правительство ре­шило немедленно устранить древнейшую из профес­сий. Это произошло в 1871 году. Но проститутки в Японии свободно занимались своим ремеслом, и свод­ничества в Японии не существовало. Поэтому поста­новление об освобождении оказалось малоэффектив­ным. Второе постановление, выпущенное в 1901 году, разрешало дзёро всех категорий свободно покидать чайные дома, если они того желали, даже если они не закончили выплачивать хозяйке долг за обучение. Но этот закон не соблюдался, и до конца эпохи Мэйдзи де­ло дзёро и гейш процветало. Их вычеркнули из списков полиции нравов, но отнюдь не из списков Министер­ства финансов, потому что налоги они платили ис­правно!